Оборотная сторона НЭПа - Страница 53

15 июля Преображенский направил в ПБ письмо, в котором указал: «Никакое новое решение в направлении возврата к продаже водки, не может быть проведено без всестороннего и публичного обсуждения вопроса и без твёрдого большинства в партии за эту меру. Поэтому, не касаясь вопроса по существу (я лично против продажи водки), я нахожу совершенно ошибочным решение Политбюро от 12.7 и прошу об его отмене».

ПБ, из членов которого в Москве находились Сталин, Каменев и Рудзутак (четверо пребывали в отпусках), несмотря на явное отсутствие кворума всё же приняли 27 июля решение, подтверждавшее прежнее, от 12 июля. Кроме того, признали письмо Преображенского «недопустимым по тону и непозволительным по содержанию», почему и отстранили его от дальнейшей работы в «Правде». Несколькими днями позже, в письме Зиновьеву, отдыхавшему в Кисловодске, Сталин так объяснил действия ПБ: «Видимо, некоторые товарищи ищут «удобного» повода для очередного шума». Явно намекал тем на стремление Троцкого развязать очередную дискуссию по любому возможному поводу.

В меру ироничном письме Сталин не стал уточнять, что же скрывается за словами «очередной шум». Его адресат так же, как и он сам, отлично понимал: обостряется, нарастая, борьба за власть. Точнее, борьба за право стать преемником тихо угасавшего в подмосковных «Горках» Ленина. Состояние вождя, не скрываемое от народа (бюллетени о его здоровье публиковались с 13 марта 1923 года), хорошо знали в ПБ. Знали, что Ленин давно уже неработоспособен, и его смерть — всего лишь дело времени. Весьма непродолжительного. А потому и стремились подготовиться к ней, загодя определив его преемника.

К тому стремился Троцкий. Ещё бы, ведь всем очень хорошо известна его роль в октябрьские дни 1917 года на посту председателя Петроградского военно-революционного комитета, и «осуществившего переход власти к большевикам. Столь же известна и его роль в гражданскую войну как организатора всех побед в должности председателя Революционного военного совета республики (РВСР), наркома по военным и морским делам.

Троцкий считал, что за ним — чуть ли не весь командный состав Красной армии, включая его заместителя Э.М. Склянского, начальника Политического управления РККА В.А. Антонова-Овсеенко, членов РВС теперь уже, СССР, командармов, комдивов… За ним, наверняка верил Троцкий, и комсомольская молодёжь, к которой он в последнее время и обращал свои пламенные речи, саркастические статьи. Не меньше оснований считать себя потенциальным преемником было и у Зиновьева. Ещё бы, ближайший товарищ Ленина и даже соавтор в нескольких важных теоретических работах. Вместе с ним скрывался от полиции в Разливе… Ну, а теперь глава Коминтерна, этой своеобразной мировой коммунистической партии, в которой РКП всего лишь одна из секций. И руководитель партийной организации крупнейшего в стране промышленного центра, Петрограда, одновременно занимая пост и председателя Петроградского городского и губернского советов.

Несмотря на столь значимые посты, Зиновьев в силу природных слабоволия и нерешительности, испытывал определённую робость по отношению к Троцкому. Самоуверенному, постоянно демонстрировавшему своё превосходство над всеми. Вот потому Зиновьев и стремился заручиться поддержкой большинства членов ПБ. Прежде всего старого товарища по партии Каменева — заместителя главы правительства сначала РСФСР, а теперь СССР, а вместе с тем и председателя столичного, Московского совета.

Рассчитывал Зиновьев и на поддержку Сталина. Но не в силу дружеских отношений или полного единомыслия. Лишь потому, что тот вот уже несколько лет служил Троцкому «мальчиком для битья» Объектом постоянных нападок, зачастую несправедливой, подчёркнуто уничижительной критики. Столь своеобразное отношение к Сталину породило у Зиновьева, скорее всего, восприятие генсека как своей креатуры, человека временного в партийном руководстве, необходимого лишь в силу сложившихся, далеко не простых обстоятельств.

Своё пренебрежение к Сталину Зиновьев не очень-то и скрывал. 30 июля 1923 года в письме Каменеву выразил «глубокое возмущение» действиями генсека. Мол, тот, оставшись в ПБ втроем, прямо издевается» над отсутствующими. Как? Принимая решения, не согласует с ним, Зиновьевым. Назначив секретаря Бакинского комитета РКП Р. Ахундова уполномоченным ЦК в Закавказье по национальным делам. Рассматривая позицию СССР по вопросу о черноморских проливах, обсуждавшемуся на международной Лозаннской конференции, ПБ, согласился подписать конвенцию. Поддержал Радека, высказавшего пессимизм по поводу скорой революции в Германии. Вывел из состава редколлегии «Правды» Преображенского.

«Продолжать ли примеры? — задался риторическим вопросом Зиновьев. — Кажется, довольно. Мы этого терпеть больше не будем. Если партии суждено пройти через полосу (вероятно, очень короткую) единодержавия Сталина — пусть будет так. Но прикрывать все эти свинства я, по крайней мере, не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке» (Зиновьев, Каменев, Сталин. — Ю.Ж.), считая; что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой «тройки», а есть диктатура Сталина… Либо будет найден серьёзный выход, либо полоса борьбы неминуема».

Те же претензии Зиновьев вместе с Бухариным изложили Орджоникидзе для устной передачи Сталину, который поспешил объясниться. «Беседовал с Серго, — писал Сталин из Москвы. — Не пойму, что я должен сделать, чтобы вы не ругались, и в чём, собственно, тут дело? Не думаю, чтобы интересы дела требовали маскировку. Было бы лучше, если бы прислали записочку ясную, точную. А ещё лучше, если переговорим при первой возможности. Всё это, конечно, в том случае, если вы считаете в дальнейшем возможной дружную работу (ибо из беседы с Серго я стал понимать, что вы, видимо, не прочь подготовить разрыв как нечто неизбежное), Если же не считаете её возможной, действуйте, как хотите. Должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят виновных».