Оборотная сторона НЭПа - Страница 131

131

Отдав тем обязательную дань марксизму, Рыков вернулся к тому, что считал наиважнейшим. К защите интересов подавляющей части населения Советского Союза — 100 миллионов, живущих в деревне. «Необходимо, — продолжал глава правительства, — найти путь от рабочего станка к крестьянской десятине». Тут же наметил такой путь: «пониженная цена на фабрично-заводские изделия и более или менее нормальное соотношение между ценой на промышленные товары и ценой на продукты крестьянского производства». Иными словами, ни в коем случае не допускать появления вновь «ножниц».

Не дожидаясь вопросов, каким же образом именно сейчас появилась возможность «реорганизовать промышленное производство на основе последних достижений техники», требующая «вложения огромных капиталов», Рыков поспешил объяснить предлагаемое им. «Насколько успешно, как быстро, — указал он, — мы справимся с задачей обновления и расширения основного капитала, зависит от темпов и размеров накопления, которое будет происходить в каждом крестьянском хозяйстве (не каждом, а только у кулаков да середняков. — Ю.Ж.), на фабрике и в бюджете, в банке и так далее».

Перечисляя источники финансирования индустриализации, Рыков не стал раскрывать самое существенное — откуда возьмутся накопления в бюджете. Не упомянул даже намёком то, о чём с воодушевлением говорил на только что прошедшей партконференции Сокольников, чей доклад опять же буквально на днях опубликовала «Правда». Не сказал о «градусных» доходах, которые стали поступать в бюджет с января на основании постановления ЦИКа и СНК СССР, подписанного 3 декабря 1924 года Калининым и им же, Рыковым. Постановления, разрешившего «органам государственной спиртовинокуренной и винодельческой промышленности в винодельческих районах и их базовым складам, где бы последние ни находились, выделку и продажу коньяка, наливок, настоек и ликёрных вин из виноградного спирта крепостью не свыше 30° по Тралессу».

Но это постановление только начинало восстанавливать государственную монополию на производство крепких алкогольных напитков, против чего столь категорически и рьяно возражали Троцкий и Крупская, ссылаясь на Ленина. Ту монополию, которая должна была дать огромные поступления в бюджет благодаря акцизу — 30 копеек с градуса, а сверх того 1 рубль 14 копеек с литра.

За этим постановлением спустя всего три месяца последовало ещё одно. Теперь — ПБ. Секретное, почему было внесено в так называемую «особую папку» решений, не подлежащих оглашению, не поступавших по обычным адресам — членам ЦК.

Новое предложение о производстве именно водки внёс на рассмотрение ПБ заместитель председателя СНК и СТО СССР, заместитель председателя Госплана СССР А.Д. Цюрупа. В нём указывалось:

«а) вопрос о системе производства спирта и водки передать на предварительное рассмотрение СТО с докладом ПБ;

б) признать возможным увеличение крепости водки до 40° (выделено мной. — Ю.Ж.);

в) установить как общее правило, что бездействующие или имеющие подсобное значение винокуренные заводы, расположенные на территории совхозов, передаются в их распоряжение, а остальные передаются лишь по особому списку, утверждаемому в советском порядке;

г) установить ориентировочную цену одной бутылки водки около 1 рубля;

д) весь вопрос в целом передать на срочное рассмотрение в советском порядке».

ПБ утвердило предложение Цюрупы 19 марта 1925 года, а ещё до открытия партконференции его оформили и как постановление ЦИКа и СНК СССР. Оно-то и вызвало нескрываемое удовлетворение Сокольникова, прямо сказавшего о «русской горькой».

Вот поэтому Рыков, продолжая говорить о возможности индустриализации, далеко не случайно заметил: «Задача, о которой я говорил выше — переоборудование нашей промышленности, постройка новых фабрик… ставится в такой момент, когда мы начинаем накоплять и, на основе всё растущего накопления, практически решать эту задачу».

Завершая доклад, остановился Рыков и на расслоении деревни, в которой насчитывалось, по его словам, до 40% безлошадных хозяйств; на растущей безработице, достигшей весной 1925 года огромной цифры — 900 тысяч человек, пояснив: «размер армии безработных в городах определяется количеством избыточного, не находящего применения своим силам в сельском хозяйстве, населения». Только для сокращения безработицы предложил «создать в деревне более лёгкие условия для наёмного труда в сельском хозяйстве и развития аренды земли». Проще говоря, пойти навстречу пожеланиям кулачества, а также «поискать, не найдём ли чего-либо лишнего у совхозов для того, чтобы передать крестьянам — это могло бы увеличить обеспеченность крестьянского хозяйства землёй».

Таковой оказалась линия правительства, изложенная Рыковым. Иначе подошёл к тому же вопросу Дзержинский, выступивший через день, 15 мая. Так как о проблеме промышленности ему пришлось говорить уже трижды, в четвёртый раз он не стал повторяться. Не стал говорить исключительно о тяжёлой индустри, как прежде. Рассказал делегатам съезда, среди которых преобладали не партруководители, а рабочие и крестьяне, о том, что именно им было ближе всего. О том, что конкретно делается для удовлетворения их повседневных потребностей.

Для начала высказал своё мнение о сельском хозяйстве. Не о крестьянах, как то делал Рыков, а о том, что они дают стране. И нарисовал безрадостную, неутешительную картину. «У нас, — говорил Дзержинский, — для безбедного хозяйства требуется много десятин, а в Бельгии и Голландии с 2–3 десятин (то есть минимального в СССР крестьянского надела. — Ю.Ж.) получают доход в несколько тысяч рублей».

131