Делегаты поддержали доклады Дзержинского и Сокольникова. Единодушно проголосовали за резолюцию по промышленности, внесённую главой ВСНХ. Резолюцию, предусматривавшую:
«4. Вновь создаваемая промышленность должна быть построена согласно тщательно разработанного плана, с учётом всех достижений научной техники и с тем, чтобы избранные районы и очередь постройки отвечали потребностям всего народного хозяйства в целом, с учётом интересов национальных республик и областей.
5. Для ускорения восстановления и расширения основного капитала промышленности необходимо в банках, в первую очередь в банке, специально обслуживающем промышленность (в Промбанке), в самое ближайшее время организовать фонд долгосрочного кредитования…
7. Финансирование восстановления и расширения основного капитала государственной промышленности на базе всего народнохозяйственного и, в частности, промышленного накопления должно быть постоянной и важнейшей заботой правительства».
Так тихо и спокойно, без шума и трескотни пропаганды началось то, что спустя три года получило название ПЯТИЛЕТНИЙ ПЛАН. План, к работе над которым приступили в 1926 году.
Ну, а что же автор термина «накопление» — Троцкий? Три месяца после 14-й партконференции и 5-го съезда Советов СССР он хранил молчание. Только в сентябре выступил в «Правде» с пространной статьёй «К социализму или к капитализму?», тут же изданной отдельной брошюрой. Сформулировал в ней своё обычное скептическое отношение к тому, чему не был автором. Выразил неприятие всего, предложенного Дзержинским.
«Совершенно очевидно, — велеречиво писал Троцкий, — что если бы невозможное стало возможным, если бы невероятное стало действительным, если бы мировой и в первую очередь европейский капитализм нашёл новое динамическое равновесие не для своих шатких правительственных комбинаций, а для своих производительных сил, если бы капиталистическая продукция в ближайшие годы и десятилетия совершила новое мощное восхождение, то это означало бы, что мы, социалистическое государство, хотя и собираемся пересесть и даже пересаживаемся с товарного поезда в пассажирский, но догонять-то нам придётся курьерский.
Проще говоря, это означало бы, что мы ошиблись в основных исторических оценках. Это означало бы, что капитализм не исчерпал своей исторической “миссии”, и что развёртывающаяся империалистическая фаза вовсе не является фазой упадка капитализма, его конвульсий и загнивания, а лишь предпосылкой его нового расцвета». Так Троцкий как бы мимоходом поставил под сомнение работу Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма».
«Совершенно очевидно, — продолжал Троцкий, — что в условиях нового многолетнего европейского и мирового капиталистического возрождения социализм в отсталой стране оказался бы лицом к лицу с грандиозными опасностями».
Столь же пессимистически высказался Троцкий и в служебной записке от 12 июня «О положении в электротехнической промышленности», адресованной своему новому патрону Дзержинскому (21 мая Лев Давидович без возражений принял назначение в ВСНХ руководителем сразу трёх учреждений — председателем Главного концессионного комитета, начальником управлений Электротехнической промышленности и Научно-технического.
«Если мерить аршином капиталистического развития, — делился Троцкий своими неутешительными прогнозами, — то следует готовиться в течение довольно близкого времени, скажем, на протяжении одного-двух лет, к наступлению торгово-промышленного кризиса. Значит ли это, однако, что кризис неизбежен и в наших условиях? Я думаю, что так… Так как у большинства наших предприятий собственные средства представляют непропорционально малую часть общего оборота, то совершенно ясно, что при первой серьёзной заминке это несоответствие может очень сильно ударить по торговле и промышленности».
Хотя Троцкий и продолжал предрекать СССР всяческие бедствия и несчастья из-за отказа принять его предложение полностью реогранизовать управление всей экономикой, в политической жизни он вроде бы смирился с утратой былого положения одного из полновластных лидеров партии и страны. После январского пленума поставил свою общественную деятельность под полный контроль ПБ. Наиболее ярко такое его поведение проявилось после выхода в начале 1925 года в Лондоне книги американского журналиста, только что исключённого из компартии США, Макса Истмена «После смерти Ленина».
Истмен был женат на сестре наркома юстиции РСФСР Н.В. Крыленко, благодаря тому несколько месяцев провёл в СССР, встречался со многими его руководителями и просто известными людьми, а среди них — с Троцким и Крупской. Интервью с ними и личные впечатления журналист положил в основу книги, в хлёсткой манере живописуя положение республики рабочих и крестьян. Скорее всего, репортаж Истмена канул бы в Лету, если бы он не содержал сенсации. Рассказа о пресловутом «Завещании Ленина», совершенно не известном на Западе.
Далее последовало то, о чём Троцкий стыдливо умолчал в своей автобиографии «Моя жизнь». 8 мая он представил членам ПБ на утверждение ответ редактору лондонской газеты «Санди уоркер», опубликованный «Правдой» на следующий день. В нём же, очень небольшом, писал: «Я заранее и категорически отвергаю какие бы то ни было комментарии, направленные против Российской коммунистической партии. Грубейшим вымыслом являются сообщаемые Вами утверждения прессы, будто я сочувственно отношусь к буржуазной демократии и свободе торговли…».