Оборотная сторона НЭПа - Страница 43

Ведь в те самые дни, 1 мая, «Правда» опубликовала очередную статью наркомвоенмора из цикла «Мысли о партии» — «Ещё раз о воспитании молодёжи и национальный вопрос» с игривым подзаголовком «Истолкование резолюции XII съезда о национальном вопросе в форме диалога». В ней автор почему-то счел крайне необходимым всего через пять дней после завершения партийного форума «истолковать» на свой лад одну из резолюций. Принятую отнюдь не по его докладу «О государственной промышленности», чтобы пусть с запозданием, но всё же предложить выход из экономического кризиса, наметить пути подъёма производства хотя бы до довоенного уровня, объяснить, как можно обуздать безработицу.

Вместо того Троцкий обратился к проблеме, которой стал заниматься в самое последнее время. Продолжил открытую конфронтацию со Сталиным. Продолжил принципиальный спор с ним, начатый 20 марта.

В новой статье, построенной как диалог неких «А» и «Б», под первым Троцкий вывел молодого коммуниста, безоговорочно поддерживающего концепцию Сталина по национальному вопросу: равная опасность и великодержавного — русского, и народов, населяющих союзные и автономные республики, национализма. Под вторым собеседником Лев Давидович выступил сам как умудрённый опытом и знаниями старый партиец, наставник нового поколения большевиков. Такой приём и позволил ему «истолковать», а в действительности ревизовать суть съездовской резолюции.

Троцкий благоразумно не стал отрицать очевидное — разительное отставание в экономическом и культурном развитии народов, населяющих окраины и занятых преимущественно в сельском хозяйстве. Просто предложил воспринимать существующий разрыв как должное. Не стремиться к ликвидации этой отсталости, как требовал Сталин, а примириться с нею и с вытекающими из неё политическими последствиями. Да ещё учитывать, что «великорусское ядро, игравшее ранее великодержавную роль, составляет менее половины населения Союза».

Внушал Троцкий и иное, с его точки зрения более важное. «Невеликорусского крестьянства, — писал он, — у нас больше, и оно распадается на многочисленные национальные группы. Для этих национальных групп каждый государственный, политический, хозяйственный вопрос преломляется через призму их родного языка, их национально-хозяйственных и бытовых особенностей, их обоснованного прошлым национального недоверия (к русским. — Ю.Ж.)».

Из всего этого Троцкий и делал далеко идущий вывод:

Во-первых, «вопрос о взаимоотношениях между пролетариатом и крестьянством… более чем наполовину сводится к взаимоотношениям между наиболее передовым и влиятельным великорусским пролетариатом и крестьянскими массами других национальностей, нещадно угнетавшихся ранее и ещё крепко помнящих все обиды». А во-вторых, «великорусское ядро партии в массе своей ещё недостаточно прониклось национальной стороной вопроса о смычке, а, тем более, национальным вопросом во всём его объёме». И заключил: «Основа же дела состоит в том, чтобы ясно понимать корни великодержавного наступательного национализма великороссов и оборонительного (выделено мной. — Ю.Ж.) национализма малых народов».

Как бы уступая давлению Троцкого, ПБ приняло 10 мая специальное постановление по Туркестану, на самом деле касающееся не только одной автономной республики, а всего мусульманского региона.

«Осторожная политика, — требовало оно, — в отношении мелкой буржуазии и религиозных предрассудков должна безусловно проводиться и впредь. При этом необходимо проявлять максимум внимания к требованиям широких слоев коренного населения в различных районах. Необходимо привлечь лояльную к советской власти часть национально-прогрессивной интеллигенции к культурно-просветительной работе вообще и, в первую очередь, к борьбе с реакционным духовенством».

Несколько позже, 21 мая, в тех же целях ПБ разрешило, вернее, инициировало созыв съезда мусульманского духовенства в Уфе. Понадеялось с его помощью привлечь на сторону советской власти хотя бы часть тех мулл, которые активно сотрудничали с басмачами. Однако политика умиротворения изрядно опоздала. Уже не могла ни в коей мере повлиять ни на события в Средней Азии, ни на настроения в тюркских республиках и областях.

Первым, осознав всю серьёзность опасности, забил тревогу председатель ЦК В.В. Куйбышев. Направил 19 мая в ПБ записку, отразив в ней всю угрозу недооценки национального уклона. Попытался подыскать для сложившейся ситуации формулировку, не перечёркивающую принятую съездом резолюцию, но в то же время позволяющую признать местный национализм куда большим злом, нежели надуманный великорусский.

«Не будучи ни в какой степени связанным с предусмотренной резолюцией XII съезда борьбой с национальным уклоном, — отмечал Куйбышев, — ибо дело здесь идёт не об уклоне внутри партии, а об измене ей, измене революции, дело это (Султан-Галиева. — Ю.Ж.), однако, попадает на разгорячённую недавней дискуссией почву. Иногда сознательно, иногда бессознательно подгоняется под такую внутрипартийную борьбу, вызывая различные толки, сея среди националов тревогу, а среди русопятов — лукавую догадку о декларативности резолюции XII съезда».

С помощью столь незамысловатого софизма Куйбышев и предложил отныне рассматривать прежде считавшееся допустимым выражение особого мнения при обсуждении национальных вопросов как контрреволюционное деяние. И потому потребовал не дальнейшего обсуждения подобных случаев в ЦК, а вмешательства ГПУ.

Лишь тем Куйбышев ограничиться не мог, ибо переоценку утверждённых съездом положений следовало как можно скорее довести до сведения всех членов партии. Потому и предложил: