Оборотная сторона НЭПа - Страница 42

…Сразу же после захвата трона 28 февраля 1919 года Амануллехану пришлось искать поддержку за рубежом. В марте отправил письмо на имя Ленина. Получил ответ с выражением полной поддержки и в октябре направил в Москву официальную делегацию, а полтора года спустя установил дипломатические отношения с РСФСР. Однако, подписав в ноябре 1921 года договор с Великобританией, резко изменил внешнеполитический курс.

Тем временем положение в Восточной Бухаре коренным образом поменялось, а причиной того стало появление Энвер-паши. Он, один из идеологов панисламизма и пантюркизма, фактический главнокомандующий армиями Оттоманской империи, после низложения султана перебрался в советский Азербайджан. Выступил в первых числах сентября 1920 года на проходившем в Баку съезде народов Востока, спустя год оказался в Восточной Бухаре, где уже находился ещё один проповедник пантюркизма и панисламизма А.З. Валидов. В 1917–1918 годах-лидер башкирских автономистов, в январе 1919 года, после отказа Колчака признать автономию края, перешедший на сторону советской власти, возглавил Башкирский военно-революционный комитет. Посчитав свою власть слишком урезанной Москвою, поднял мятеж, а после его провала бежал в Восточную Бухару и примкнул к басмачам.

Между тем главари басмачей провозгласили Энвер-пашу «верховным главнокомандующим всеми войсками ислама, зятем халифа и наместником Магомеда». Под его руководством изгнали части Красной армии из почти всей Бухары, но после гибели Энвер-паши в бою 4 августа 1922 года вынуждены были снова уйти в Афганистан. Как оказалось — до весны.

В Москве, наконец, осознали очевидное. Опираясь на поддержку местного населения, тёмного и неграмотного, да ещё располагая за рубежом надёжной базой, басмачи смогут вести партизанскую войну не один год, и никакие армейские операции не переломят ситуацию. Требовалось что-то иное помимо силового давления. Вот тогда-то и решили отвлечь Амануллу от поддержки бандитов-единоверцев. Помочь ему вернуть утраченный Вазиристан. Поднять там, где бесславно закончилась короткая, продолжавшаяся всего десять недель лета 1919 года, война с Великобританией, восстание пуштунских племён. Однако план, казавшийся отличным, провалился.

Британская разведка сумела перехватить и расшифровать переписку советских дипломатов. Оповестить о том весь мир и тем загнать Москву в тупик. Вынудить выбрать: либо продолжение действия торгового договора, либо авантюра на Востоке. Наркоминдел и ПБ, естественно, выбрали первое.

Обмен нотами между Советской Россией и Великобританией растянулся на месяц, отражая последовательность уступок Москвы. 11 мая ПБ одобрило ответную ноту, подготовленную Литвиновым. Признавшую: «Российское правительство не склонно отрицать указываемые в британском меморандуме ненормальности нынешних отношений». И заключившую, после ряда необходимых в подобных случаях оговорок, что «советские республики высоко ценят нынешние отношения с Великобританией и ищут сохранения их… Поэтому готовы на самое благожелательное и миролюбивое разрешение существующих конфликтов».

Согласившись отступить, ПБ одновременно поручило: НКВД — немедленно, телеграфом, уведомить Керзона, что захваченные в советских территориальных водах английские траулеры освобождены; Д.И. Курскому, наркому юстиции РСФСР, — эти суда, не отменяя штрафа, «не задерживать»; Л.Б. Красину, находившемуся в Лондоне, — информировать британское правительство, что «вопрос о дальнейших возможных уступках с обеих сторон должны стать предметом официальных переговоров».

Но уступки оказались односторонними. Нотой от 23 мая советское правительство согласилось «уплатить компенсацию за расстрел г. Девисона и арест журналистки г-жи Стен Гардинг» 10 и 3 тысячи фунтов стерлингов соответственно и «взять обратно два известных письма», отклонявших британские ноты по поводу преследования церковных деятелей. А 4 июня было принято и третье ультимативное требование Керзона: «Что касается важнейшего, по определению британского меморандума, вопроса — о пропаганде, то советское правительство… готово сделать новый, чрезвычайно важный шаг навстречу пожеланиям британского правительства». Выражалась готовность «воздержаться от всякой политики воздействия военным, дипломатическим или иным путём и от пропаганды в целях поощрения каких-либо из народов Азии к действиям, в любой форме враждебным британским интересам или Британской империи, особенно в Индии и независимом государстве Афганистан.

В тот же день ПБ поручило Чичерину сообщить в Лондон о «переводе т. Раскольникова по деловым соображениям и его личному желанию» из Кабула в Москву, а Красину «лично и доверительно сообщить об этом Керзону».

Потерпев унизительное поражение во внешней политике, ПБ попыталось взять реванш в политике внутренней. И для того, хоть и отчасти, да ещё и неявно, признать правоту взглядов Сталина. Пойти на крайние меры по отношению к члену коллегии Наркомнаца Султан-Галиеву, одному из самых рьяных проповедников национального уклона.

Ещё 25 апреля он выступал на съезде партии, настойчиво требуя разрушения Российской Федерации. А уже 4 мая его арестовали и препроводили во внутреннюю тюрьму ГПУ. Разумеется, только после того, как ОБ утвердило, а ПБ подтвердило решение ЦКК о его исключении из РКП.

Возможно, дело Султан-Галиева прошло бы тихо, незаметно, если бы не его сторонники — коммунисты его родной Казани. Пятнадцать членов партийной организации Татарской АССР направили в ЦКК протест против преследования человека, чьи взгляды, по их мнению, ни в чём не противоречили резолюции съезда по национальному вопросу. Поступили же так, скорее всего, в надежде на поддержку второго (а может, уже и первого) человека в партии и государстве.