Легко заметить, что пять пунктов из девяти прямо или косвенно относились к экономическим проблемам и только один — к внутрипартийному положению.
В те же самые дни обнаружилось весьма странное и неожиданное. Письмо Троцкого от 8 октября (под грифом «совершенно секретно»!) оказалось известным не только адресатам и, как утверждал его автор, «небольшому кругу ответственных товарищей, не входящих в состав ЦК и ЦКК». Получило широкое распространение в московской партийной организации, воспринявшей его как «платформу» возникавшей внутрипартийной фракции.
Такое предположение вскоре подтвердилось поступлением в ПБ ещё одного документа, первоначально подписанного З.А. Преображенским — председателем финансового комитета ЦК и СНК Советского Союза, СБ. Бреславом — заместителем командующего войсками Московского военного округа и А.П. Серебряковым — заместителем наркома путей сообщения. И присоединившимися к ним начиная с 11 октября ещё сорока тремя: А.С. Бубновым — заведующим агитационно-пропагандистским отделом ЦК; Б.А. Антоновым-Овсеенко — начальником Политуправления РККА, членом РВС; Н.И. Мураловым — командующим войсками Московского военного округа; И.Н. Смирновым — наркомом почт и телеграфов; Г.Л. Пятаковым заместителем председателя ВСНХ; В. Оболенским (Осинским) — заместителем наркома земледеля; Л.П. Серебряковым — заместителем наркома путей сообщения; Т.В. Сапроновым — председателем президиума ВЦСПС; А.Г. Белобородовым — наркомом внутренних дел Российской Федерации, другими видными партийными и государственными деятелями.
Данный документ, получивший название «Заявление 46-ти», как и письмо Троцкого от 8 октября, начинался с констатации всё ухудшавшегося экономического положения страны. «Начавшийся с конца июля этого года, — указывалось в нем, — хозяйственный и финансовый кризис со всеми вытекающими из него политическими, в том числе и внутрипартийными последствиями, безжалостно вскрыл неудовлетворительность руководства партией как в области хозяйства, так и особенно в области внутрипартийных отношений».
Далее авторы «Заявления» начали странным образом путаться. Помянули, не конкретизируя, об известных только им неких «успехах в области промышленности, сельского хозяйства, финансов и транспорта». И тут же отметили прямо противоположное — «мы стоим перед близящимся потрясением червонной валюты.., перед остановкой сбыта промышленных товаров, перед перебоями в выдаче зарплаты». И обобщили мрачный прогноз: «Всё это и суть некоторые элементы уже начавшегося хозяйственного, кредитного и финансового кризиса».
Сочтя обещание такой угрозы недостаточной, добавили: «Мы стоим перед возможностью необычайно острого хозяйственного потрясения, неизбежно связанного с внутренними политическими осложнениями и с полным параличом нашей внешней активности и дееспособности. А последняя, как всякому понятно, нужна нам теперь больше, чем когда-либо, от неё зависят судьбы мировой революции».
Казалось, именно теперь следовало бы объяснить причины столь печального положения с народным хозяйством, предложить пути выхода из кризиса. Пути прежде всего экономические. Однако авторы «Заявления» поступили иначе. Сочли, что во всем виноваты не ошибки при проведении НЭПа, о котором не обмолвились ни словом, а только «режим фракционной диктатуры», сложившийся после 10-го съезда и «переживший сам себя». И ещё «ничем не прикрытое разделение партии на секретарскую иерархию и «мирян», на профессиональных партийных функционеров, подбираемых сверху, и простую партийную массу».
Отсюда был возможен лишь один-единственный вывод: «Фракционный режим должен быть «устранён». И чтобы найти «выход из хозяйственного, политического и партийного кризиса», «созвать совещание членов ЦК с наиболее видными и активными работниками с тем, чтобы список приглашённых включал в себя ряд товарищей, имеющих взгляды на положение, отличные от взглядов большинства ЦК».
Партийное руководство не стало противиться. ПБ постановило созвать через неделю, 25 октября, экстренный пленум ЦК. Вместе с тем только «приняло к сведению предложение ЦКК о приостановлении распространения письма т. Троцкого, констатировав, что это предложение уже неосуществимо». Причина такой уступчивости крылась в событиях, произошедших за несколько дней перед тем.
Сначала в ПБ поступило постановление бюро Московского комитета РКП. Оно отмечало: «Письмо т. Троцкого пошло гораздо шире, чем это могло предполагать Политбюро ЦК, обсуждая этот вопрос, и грозит в самый кратчайший срок стать предметом обсуждения районов московской организации». А потому посчитало необходимым «немедленно разослать письмо т. Троцкого согласно его первоначального желания всем членам ЦК и ЦКК».
Изучив данную рекомендацию, Томский и Молотов, в свою очередь, предложили ПБ следующий проект решения: «Ввиду того, что письмо-платформа тов. Троцкого, как выяснилось, проникло уже, вопреки желанию Политбюро разрешить вопрос исключительно внутри ЦК, в широкие партийные круги, Политбюро считает нелояльным по отношению к членам ЦК и ЦКК задерживать рассылку этого письма и, возлагая всю ответственность на тов. Троцкого, видит себя вынужденным немедленно разослать это письмо всем членам ЦК и ЦКК».
К своему проекту приложили и мнение Троцкого. «Я немедленно, писал, он, — согласно уговора на прошлом Политбюро, принял меры к тому, чтобы письмо не получило дальнейшего распространения до заседания Политбюро. Если оно кем-либо распространяется, то не по моей вине (не пошло ли оно через технический аппарат секретариата ЦК? — прошу проверить). Против рассылки письма членам ЦК не возражаю, разумеется, P.S. Я считаю исключительной возможность распространения по московской организации, тем более для подписей (Лев Давидович явно имел в виду «Заявление 46-ти». — Ю.Ж.) моего письма теми товарищами, которые с ним занимались».