Оборотная сторона НЭПа - Страница 75

Вот тут-то Сталин и допустил непростительную для него ошибку. Нарушил постановление октябрьского пленума, запрещавшего разглашение происшедшего обсуждения, хотя оно давно стало секретом Полишинеля. Да, собственно, и сама тема дискуссии о внутрипартийной демократии как-то не вязалась с невозможностью для членов партии знать о решении их же ЦК. Видимо, потому Сталин и позволил нарушить запрет.

— При всём желании, — отвечал он, — я не могу сообщить содержание письма товарища Троцкого… Есть также письмо 46 товарищей… Был ещё ответ членов Политбюро на эти письма…

Пленумы ЦК и ЦКК громадным большинством одобрили позицию Политбюро — 102 голосами против 2 при 10 воздержавшихся — и осудили поведение товарища Троцкого и 46-ти. Дальше этого я не смею вам сообщать.

Второй вопрос пришёл от Розенберг, слушательницы Коммунистического университета, которая пожелала услышать подробности дела только на том основании, что якобы Каменев уже говорил о том более подробно.

— На пленуме в октябре, — попытался растолковать Сталин, — стоял вопрос о том, что переходить через известную грань в дискуссии означает создать фракцию. Это значит расколоть правительство. Расколоть правительство — значит погубить советскую власть… Дискутировать можно, но не доводите дискуссию до образования группировок, не доводите группировки до образования фракций, ибо фракции у нас в партии, которая стоит у власти, ведут к расколу правительства, ведут к окрылению внутренних и внешних врагов. На этом основании пленумы ЦК и ЦКК осудили товарищей.

Столь открытого, если не сказать официального, сообщения, что объединённые пленумы подавляющим большинством осудили и Троцкого, и группу 46-ти, было вполне достаточным для возмущения, для гнева наркомвоенмора и его сторонников. Ведь теперь приходилось вести настоящую, а не мнимую дискуссию с весьма слабых позиций меньшинства, да ещё осуждённого объединённым пленумом.

Между тем эта самая толком ещё не начавшаяся дискуссия стала терять свою изначальную цель. В ней оказалось забыто наиважнейшее — проблемы экономики, выхода из кризиса без поддержки Советской Германии. А ведь в те самые дни появились первые данные об итогах только что завершившегося хозяйственного года. Данные неутешительные.

Прежде всего, и очень серьёзно, обеспокоить руководство РКП должна была численность основы основ и партии, и советской власти — пролетариата. Он ведь так и не достиг численности 1913 года. Тогда в границах СССР насчитывалось 2,6 миллиона рабочих, а на 1 ноября 1923 года их осталось 1,5 миллиона. Причина же такой убыли крылась ни в чём ином, как в инициированной Троцким и одобренной XI съездом «концентрации» государственных предприятий. Попросту говоря, закрытии чуть ли не половины их, вызванном нехваткой сырья и средств, да ещё и массовыми увольнениями, порождёнными теми же причинами: в металлообрабатывающей промышленности — до 50%, в горной — до 40%, в текстильной — до 25%, на транспорте — до 60%.

Вот отсюда и безрадостные, хотя и вполне ожидаемые показатели, мало изменившиеся по сравнению с минувшим годом. Добыча угля — 659 млн. пудов, железной руды — 26 млн. (в 1913 году — соответственно 2 150 млн. и 532 млн.). Только добыча нефти почти сравнялась с довоенной — 315 млн. пудов против 361 млн. Потому очень низкой оказалась выплавка чугуна — 18,3 млн. пудов и стали — 37,5 млн., а прокат — 27,3 млн. при сопоставлении с данными 1913 года — 256,8 млн. пудов, 259,3 млн., 214,2 млн. Не приходилось удивляться, что промышленность СССР дала деревне ничтожное количество сельскохозяйственных машин: плугов — 30,9%, борон — 21,1%, сеялок — 15,6%, жаток — 10,6%, молотилок — 23,6% от выпуска 1913 года. Нет, это никак не походило на смычку!

Всё ещё низкая по сравнению с довоенной зарплата да безработица (на 1 ноября 1923 года она составила 700 тысяч человек, зарегистрированных на биржах труда, не считая тех, кто уехал из города в деревню в надежде хоть там как-то прокормиться) и определили истинные настроения пролетариата. Заставляли бороться за свои права не участием в дискуссии, а стачками. Их же за 1923 год, и только на государственных предприятиях, прошло 1788 с 600 тысячами участников, а на всех заводах и фабриках, шахтах и рудниках, на транспорте — 2596 с 665 тысячами забастовщиков. Тем пролетариат СССР категорически высказался не за призывы Зиновьева и Троцкого «расширять внутрипартийную демократию», а за лозунги «Рабочей правды» и «Рабочей группы», настаивавших на восстановлении советов рабочих депутатов на предприятиях.

Размах стачечного движения, особенно в августе, когда забастовки охватили всю страну, перепугал партийное руководство. Дзержинскому как председателю специально созданной Комиссии ПБ по внутрипартийным делам (члены — секретарь ЦК В.М. Молотов, секретарь ЦКК М.Ф. Шкирятов, секретарь Московского комитета РКП И.А. Зеленский) поручили сделать информационный доклад на сентябрьском пленуме. И в нём председатель ОГПУ вынужденно констатировал:

«“Рабочая группа” (только её, а не “Рабочую правду” он посчитал действительно серьёзным противником. — Ю.Ж.) является симптомом глубоких настроений в рабочих массах… Эти настроения — результат отрицательных сторон НЭПа, который не справился со своей задачей — организацией производства и осуществлением смычки с крестьянством. Результат отстранения широких рабочих масс от сознательно-планового участия в производстве. Результат беспомощности (проф)союзов.

Всё расширяющиеся «ножницы» при низкой зарплате требуют коррективов к НЭПу (от которого никоим образом отказаться нельзя) — участия рабочих масс через (проф)союзы в производстве и распределении, в жестокой борьбе с накладными расходами и за экономную организацию труда».