Оборотная сторона НЭПа - Страница 77

А вот и отрывок из собственноручного пространного — в тринадцать машинописных страниц, заявления Кузнецова:

«В чём заключается моя виновность, а также и виновность всех товарищей по заключению? В том, что мы нравственно сочувствовали друг другу, одинаково близко понимали нищету, страдания, горести, принуждение и несправедливость, переживаемые рабочими массами, пороки, преступления и безнаказанность одних, преследование за всякую малую попытку что-либо сказать — других.

Нас можно обвинять ещё в том, что мы стремились к облегчению величайших мук и страданий своего класса или хотя бы к прекращению всё разрастающегося материального бедствия его быта, а также и общей жизни…

Вот всё существо моего преступления, которое и служило побудительным стимулом недовольства линией, проводимой ЦК РКП. Участие в так называемой Рабочей группе РКП ни в коей мере не составляет того положения, что её участники являются сообщниками тайного общества (организации). Ни я, да никто из товарищей по заключению никогда не думали ни о бунте, ни об антисоветской пропаганде и вообще поставить себя в положение политических преступников и политически неблагонадёжных».

Ведший «дело» заместитель начальника Секретного отдела ОГПУ Я.С. Агранов попытался повлиять на мнение членов ПБ, которым через Дзержинского должен был направлять все материалы следствия иным образом. Решил связать «Рабочую группу» с Пролеткультом (Пролетарские культурно-просветительные организации). Созданным в уже далёком сентябре 1917 года. Имевшим до осени 1920, года, когда был подвергнут уничижительной критике сначала Лениным, а затем и ЦК, более 80 тысяч членов, занимавшихся в художественных, музыкальных, театральных, литературных студиях клубов Пролеткульта, имевшихся во всех губернских и в большинстве уездных центров страны. Ну как же не сделать всё возможное, дабы связать столь мощную, да ещё и вполне легальную структуру с заговорщицкими устремлениями «Рабочей группы»!

Только для подтверждения своей умозрительной гипотезы Агранов и начал допрашивать одного из инициаторов и главного теоретика Пролеткульта философа А.А. Богданова. Весьма удобную потенциальную жертву — с ним ведь неоднократно полемизировал сам Ленин, даже был вынужден посвятить критике взглядов того солидный труд «Материализм и эмпириокритицизм» (1908 г.). Агранов допрашивал, и неоднократно, но не прибегая к аресту, Богданова лишь на том основании, что Мясников в «Манифесте» и Кузнецов в листовках не раз ссылались на книги и статьи близкого им по духу философа. Правда, толковали чужие мысли по-своему.

Так, Кузнецов в одной из прокламаций писал, ссылаясь на Богданова: из-за прежнего пренебрежения большевиков к культурной работе рабочего класса партия оказалась неподготовленной к организации власти и хозяйства на своих, социалистических началах», почему и «пришлось прибегнуть к помощи опытных людей — «спецов», а затем им подчиниться».

Если бы ОГПУ удалось подтвердить хотя бы косвенно некую связь «Рабочей группы» с Пролеткультом, то в «деле» могли бы появиться такие широко вто время известные имена, как наркома просвещения РСФСР А.В. Луначарского (к тому же женатого на сестре Богданова), видных большевиков-публицистов — заведующего Главлитом (политической цензурой) П.И. Лебедева-Полянского, полпреда в Швеции, а перед тем руководителя РОСТА (Российского телеграфного агентства) П.М. Керженцева, очень многих иных, связанных в недавнем прошлом с Пролеткультом.

Агранову добиться хотя бы частичного признания вины от Богданова так и не удалось. Слишком уж неравными были интеллекты полуграмотного чекиста и философа европейского уровня, и всё же результаты оказавшейся бесплодной инициативы Агранова не смогли избавить от затаённых страхов трёх членов ПБ. Зиновьева — как председателя исполкома Коминтерна и входивших в его состав от РКП Троцкого и Бухарина. Их же более чем проблематичная связь «Рабочей группы» с Пролеткультом должна была встревожить, взволновать, даже напугать то место в показаниях Кузнецова, где он говорил о вроде бы установленных прочных связях Центрального бюро, возглавляемого Мясниковым, с «раскольническими», то есть не входившими в Коминтерн, компартиями Европы: с Коммунистической рабочей партией Германии, Коммунистической рабочей партией Великобритании, Коммунистической рабочей партией Нидерландов, а также с леворадикальной оппозицией компартии Болгарии и только что пришедшими к руководству КПГ левыми Р. Фишер и А. Масловым. С теми, кто приступил к созданию нового, IV, Интернационала — Коммунистического рабочего. Который, особенно после провала столь рекламировавшейся «победоносной» революции в Германии, вполне мог привлечь в свои ряды многие из партий, входящих в Коминтерн.

Сначала последовало бы возвращение в материнское лоно незадолго перед тем отколовшейся от КПГ левой фракции и превратившейся в Коммунистическую рабочую партию, а затем переход уже и всей КПГ на леворадикальные позиции, у которой вполне хватило бы сил и причин разорвать с Коминтерном за поддержку прежнего руководства в лице Г. Брандлера, которого Москва успела сделать единственным виновным в поражении революции.

Если бы немцы пошли по такому пути, то вскоре непременно покончили бы с монополией Москвы, ПБ РКП, Коминтерна, отвергнув право Зиновьева или Троцкого на какое-либо руководство ими. Ну, а такое означало бы и полный крах политики ПБ не только в мировом масштабе, но и в Советском Союзе.

Оценив ситуацию, ПБ приняло 1 ноября два закрытых постановления, должных определить судьбу членов «Рабочей правды» и «Рабочей группы», казавшихся тогда руководству РКП более опасными, нежели внутренний конфликт с Троцким.