Оборотная сторона НЭПа - Страница 48

Вслед за Рыскуловым заговорил об экономике как причине всех бедствий. «Мы ещё будем бедны в течение долгого ряда лет — растолковывал Троцкий. — Наша промышленность ещё убыточна, а в наших руках только промышленность. Сельское хозяйство в руках крестьян, поскольку сельское хозяйство — совхозы — у нас тоже убыточно… Наш бюджет насквозь дефицитен, ибо наша промышленность и наш транспорт дефицитны».

Тем исподволь незаметно подвёл участников совещания к мысли о неизбежной уступке крестьянству. Необходимости сделать ещё один шаг на пути пересмотра собственных недавних взглядов. Своего чуть ли не ультимативного требования передать Госплану руководящую роль в жизни страны. «Конечно, — продолжал Троцкий, — социализм это централизованный план, и мы на этом стоим. Но централизованный план.., хозяйственный централизм опирается на известный уровень техники, а там, где горная страна и в ней ослиные тропинки.., необходимо упразднение всяческого излишнего бюрократически-централистического зажима». Уточнил: «Национальное сознание есть тоже хозяйственный фактор, который должен войти в социалистический план. И если этот фактор… требует сегодня уступок, то приходится централизм созидать, считаясь с национальным фактором».

Наконец, ещё раз прямо возражая Мануильскому, Троцкий сформулировал свой вариант задачи партии: «найти смычку с крестьянской стихией, а в отношении крестьянской стихии иных национальностей национальный вопрос есть первое звено смычки». Именно так — не товарообмен с наращиванием производства необходимого деревне, а потворство в национальном вопросе. Словом, предложил сделать шаг назад уже от НЭПа не только на экономическом, но и на идеологическом фронте. Настойчиво посоветовал внести в проект резолюции совещания следующую поправку: «Партийная организация должна считаться не только с национальными, но даже с националистическими настроениями, поскольку они захватывают широкие народные круги».

Трудно сказать, как бы прошло совещание, если бы резкие русофобские заявления Троцкого не предвосхитил Зиновьев. Загодя, до выступления того, не согласился бы с ним по всем пунктам. «В советском аппарате, — первым признал глава Коминтерна необходимость чистки, — очень много осталось от старого, от великодержавного шовинизма… Действительно, нужно обследовать наш советский аппарат сточки зрения борьбы с великорусским шовинизмом». И продолжил уже заверением от имени всего руководства РКП: «Мы можем ручаться за то, что ЦК после решения XII съезда сделает всё от него зависящее, чтобы против основной беды — против великодержавного шовинизма — повести длительную, систематическую и серьёзную борьбу». И зачем-то поспешил подвести итоги работы, заявив: «На этом совещании мы расчистили почву на счёт великодержавного шовинизма, а вы должны расчистить её у вас».

Не довольствуясь откровенно русофобскими высказываниями, Зиновьев ещё и открыто подыграл националистам. «Тяжёлый инцидент с Султан-Галиевым, — заверил он часть аудитории, — ни в коем случае не должно использовать для того, чтобы ревизовать саму линию XII съезда». Объяснил такое утверждение, повторив один из пунктов проекта резолюции — о невозможности механически переносить методы партийной работы, присущие промышленным регионам России, на республики. Положение вполне справедливое, если бы Зиновьев не поспешил предложить «идти на уступки тем местным национальным элементам, которые хотят и могут лояльно работать в рамках советской системы». Но не оговорил, насколько далеко могут пойти такие уступки.

Все такого рода высказывания поставили Сталина в весьма сложное положение. Поначалу, участвуя в дискуссии, он ещё позволил себе говорить откровенно: «Только через националистическое прикрытие может проникнуть в наши организации на окраинах всякое буржуазное, в том числе меньшевистское, влияние… Борьба с этим врагом в республиках и областях представляет ту стадию, которую должны пройти наши национальные организации. Другого пути нет».

Однако после двух выступлений Троцкого, и особенно речи Зиновьева, он не мог пойти на открытый конфликт с членами ПБ. Вынужден был, как и в конце 1922 года, искать с ними компромисс. И нашёл весьма своеобразную его форму. Соглашался со своими идейными противниками, предлагая одновременно такие конкретные предложения, которые позволяли ему отстаивать собственные позиции.

Повторил мысль Троцкого. Сказал, что «стоящая у власти партия нуждается в том, чтобы иметь на окраинах марксистски надёжные кадры из местных людей». И тем всего двумя словами — «марксистски надёжные», против которых никто возразить не мог, — отверг формулировку Льва Давидовича. Ведь Сталин подчеркнул: опираться следует не на «малосознательного коммуниста, всего лишь вышедшего из низов и связанного с ними. Искать опору следует только в членах партии «марксистки надёжных», что исключало у тех даже ничтожный уклон к национализму.

Так же поступил Сталин, раскрывая основные положения проекта резолюции, прошедших редактору Троцкого, Зиновьева и Каменева, о приближении партийного и советского, то есть государственного, аппаратов, к коренному населению. Прежде всего решительно отверг политику уступок, просто не упомянув о ней. Сталин при этом не отказывался от несомненного — необходимо «обязательно привлечь более или менее лояльные элементы вплоть до октябристов… к работе в национальных областях и республиках». Но опять же всего несколькими словами отверг ту трактовку, на которой настаивали Троцкий и Зиновьев. Подчеркнул, что поступать так следует лишь для того, «чтобы переварить и советизировать (местные кадры. — Ю.Ж.) в ходе самой работы». Иными словами, превратил «национализацию» партийных и государственных учреждений из цели во всего лишь средство.